0 ком

Мою семью Голодомор обошел стороной. Бабушка и дедушка по материнской линии каким-то чудом за два года до начала коллективизации перебрались из села в город Александровск. Будто что-то знали – в 1932-м году дедушка уже был фельдшером в больнице железнодорожников, а бабушка там же медицинской сестрой. Когда смерть со страшной косой ходила по селам, они лечили людей и продолжали жить, мало о чем догадываясь.

Впервые о трагедии Голодомора я узнал в старших классах на уроках истории. Но по-настоящему почувствовать и осознать, чем трагедия голодомора отличалась от ужасов  войны или стихийного бедствия, я смог только когда прочитал роман «Желтый князь» из школьной программы по украинской литературе. Автор романа Василий Барка сам пережил Голодомор и сумел найти слова, глубоко проникающие в сердце читателя. Самое страшное, что я запомнил из прочитанного, – это маленькие дети в голодающем селе. Я не буду пересказывать, как Барка описал пережитое, с какой эмоциональной самоотдачей. Скажу только – Голодомор для меня навсегда стал ужасным преступлением против ныне живущих, потому что лишил украинский народ будущего, убивая детей.

Исторические последствия Голодомора зафиксированы в сухих цифрах статистики по наполняемости колхозов и «естественной» убыли населения. В памяти выживших, скорее всего, отпечатались слова «отца народов» о так называемых «вредителях» и «врагах народа», а также знаменитые «перегибы на местах» и «головокружения от успехов».  Так получилось, что этим словам в народе больше веры, чем своим глазам, видевшим все мыслимые и немыслимые ужасы, на которые способен человек, доведенный до отчаяния. Представить, что среди полей с колосящейся пшеницей, люди умирали от голода, нельзя никакими силами. Прочитав В. Барку в 15 лет, я как будто пережил страшное бедствие вместе с семьей Катранников, и эта трагедия стала частью моей жизни.

Тема Голодомора остается для меня трагедией украинской семьи, камерной и в то же время масштабной. Я искренне не понимаю: почему о трагедии Голодомора говорят языком статистики, не называя имена и фамилии погибших, названия сел, в которых не осталось живых к весне 1933-го? В ленте только сухие цифры - умирало по 2500 человек в день. Допустим - и ЧТО? Эти цифры холодны и не несут практически никакой информационной нагрузки для современников, воспитанных на культе Великой Отечественной войны.

В День Памяти не достаточно проговорить количество жертв Голодомора. Надо что-то большее – напрячь память, вспомнить кого-то из родственников/знакомых или тех, о ком ты слышал/читал и кого не стало. Статистика не может сделать что-то вместо человека - дать почувствовать сопричастность, прикоснуться к личной трагедии, осознать, что на месте крестьянина Константина Томашевича или Михаила Петренко 34-х лет отроду и его красавицы жены с четырьмя ребятишками могли быть, например, мои дедушка и бабушка. Что им очень крупно повезло в то черное, жуткое и беспощадное время. И об этом тоже надо помнить.

Павел Толстихин